Зимним утром дом на Карла Маркса, 164 кажется пустынным и одиноким. После взрыва его разделили на две половины, между которыми разбили сквер, а две стены на месте уничтоженных взрывом или демонтированных квартир покрыли граффити — на голубом фоне облака с одной стороны и взмывающие в небо 39 силуэтов птиц — с другой. Дорожки небольшого сквера чистит мини-трактор, у подъездов — мамы с детишками в колясках и пенсионеры. Они отказались переселяться из дома, когда такой вариант предложил президент Путин. Кто-то — потому что провел здесь всю жизнь, кто-то — потому что уверен в безопасности и не хочет лишних хлопот.
Виталий Георгиевич, пожилой житель теперь уже крайнего, девятого, подъезда (после взрыва седьмой подъезд рухнул, восьмой — расселили и демонтировали, разделив дом), рассказал, что в 1974 году этот дом возводил ММК для своих рядовых работников: сантехников, электриков, наладчиков.
«Друзья погибли. Мы все выбежали, разбирать руками хотели, вытаскивать своих… Не дали ничего, изверги. Кинологов ждали. Если газ — какие кинологи!» — вспоминает он события годовой давности.
Виталий Георгиевич нехотя говорит о взрыве, начинает плакать. Возраст, говорит, дает о себе знать — сентиментальный стал. А еще он не скрывает злости и эмоционально говорит, что думает.
«Как вы думаете, газ может разрушить такой угол? Ну, квартиры две, три, пять, но не 70 квартир! Два таких подъезда больших, по 50 с лишним квартир. Все наши тут жили, друзья… С 10-го этажа, вон, в тот день шел Вовка в гараж, еще шести утра не было. Он в аэропорт поехал отца встречать, тот к нему на Новый год приехал. Спускался с 10-го, говорит, что и грамма запаха газа не было, — сетует пенсионер. — И засекретили все на 25 лет теперь. Никакого запаха газа не было. Не пускали никого, долго не пускали. Там как раз мороз был под 28-30 градусов. Вот люди все и замерзли…».
Молодой житель этого же подъезда Максим согласен со старшим соседом. Но юношу больше возмущает другое — то, как многие попытались так или иначе нажиться на трагедии.
«Еще многие не отошли от случившегося. Но и клоунов тут хватает. Вон, некоторые плакаты «Забастовка» вешали. Женщина эта никакого права на квартиру не имеет, она не ее была, а деньги получить хочет (Znak.com писал об истории Татьяны Писаревой). Я считаю, это кощунственно — на таком случае наживаться. То же самое — те, кто кричал, что штукатурка обрушилась, ремонт нужен. Люди просто хотели даром себе ремонт сделать или новое жилье получить. В доме половина квартир запущенные, так как живут маргиналы. Вот они и хотели денег на людском горе поднять», — говорит Максим.
Мы уже собирались покидать двор, как к нам подошла женщина. В доме она не живет. В нем, как раз в седьмом подъезде, жили ее родители, а в этом дворе она выросла. Сегодня приехала к знакомым.
«Это все очень дурно пахнущая история, — в сердцах сказала горожанка, отказавшись фотографироваться и представившись Ольгой. — Государство, за исключением, пожалуй, ОНФ, который помог распределить деньги с благотворительного счета, отнеслось похабно ко всему. Во-первых, все мы понимаем, что это не взрыв бытового газа, а теракт, а значит, выплаты погибшим и пострадавшим должны быть в разы больше. Но нам, потерпевшим, за год никто ничего не сказал.
Мы не знаем — закрыто ли дело, если это все-таки газ, как они уверяли. Какова причина его взрыва, где результаты экспертиз, где виновные, задержанные и подсудимые? Скажите хоть что-то, мы все — не враги государства, не шпионы, мы простые люди, мы хотим знать правду.
Здесь есть семьи, где у стареньких бабушек погибли дети и внуки, есть люди, кто маленьких детей потерял, жен. Это все история про замалчивание, деньги и бюрократию. Тем, кто выжил и никого не потерял, проще: они забудут, а тем, у кого заживо погребли внуков и детей — не забыть, но и бороться сил у них нет. Люди приходили в администрацию в слезах, чтобы понять что-то по выплатам, дальнейшим действиям, но кого-то принимали, а кого-то посылали. Все хотели справедливости».
По словам Ольги, хозяйку квартиры на втором этаже седьмого подъезда, где, предположительно, произошел взрыв, жители искали уже после случившегося, но так и не нашли. Кто там жил — никто не знает, так как квартира постоянно сдавалась. Однозначно все твердят лишь одно — запаха газа не было. На третьем или четвертом этаже как раз жила семья Вани Фокина. Они тоже отрицают какие-либо запахи в то утро.
«А еще около суток никого не вытаскивали. Мне рассказывает родственница, она жила в одной из рухнувших квартир: «Я ждала эвакуации несколько часов и слышала все, как люди кричали и стонали. А никто не шел. А потом рухнула плита и все стихло. Их можно было спасти, — говорит Ольга. — Мы же все не дураки, общались со специалистами, взрывотехниками, газовиками. Вам любой скажет, что газ так не взрывается. Мы в этом доме жили с основания. В этом доме уже был взрыв на этапе стройки, так такого обрушения не было. Дом очень крепкий. И взрыв должен был быть колоссальной силы. Каждый, кто пострадал, скажет — это не газ. У нас бы не моталась техника военная по городу в те дни, у нас бы не было отлова и не шмонали бы никого в мечети. А вообще — они, спецслужбы, чего-то ждали. В округе за две недели до трагедии ходила милиция, документы проверяли у всех. Была огромной силы взрывная волна. Поэтому в доме не вынесло одну-две квартиры, а он стал вибрировать и пошел по швам. Скажут, что не нашли следы взрывчатки. Но разве нам кто-то показал экспертизу? Нет!».
Еще одна проблема, по словам Ольги, — выплата компенсаций. Часть денег — из фонда, куда шли добровольные пожертвования, — отдали пострадавшим только летом, потому что не могли якобы снять деньги со счета после ухода с поста губернатора Бориса Дубровского (так как счет открывал он). Но это полбеды — с серьезными трудностями многие пострадавшие столкнулись при получении компенсаций за утраченное имущество и личные вещи. Больше чем половине жителей пришлось обращаться в суды. Часть из них до сих пор не завершена.
«Сертификаты давали, но ты не мог купить квартиру меньше по площади. Если лучше и дороже — мы должны доплатить из своих денег. В городе поднялись квартиры в цене. Сертификаты долго проверялись, кто-то право наследования доказывает. Люди сильно намучились. Никто ничего не забыл, поминки у всех 31 числа. Когда мать теряет четырехлетнего ребенка — это не забыть. Я полгода не жила, а существовала. Как дальше жить будем — не знаю. Проблемы со здоровьем. Сил нет. Год очень вымотал. Очень жаль, что такое допустили, что не удалось ничего доказать, теракт это или нет. Хотя мы все прекрасно все знаем», — заключила женщина и, качая головой, пошла по своим делам.